Сердечно поблагодарив за гостеприимство, воспрянувшая духом девушка забралась в фургон, где привычно расположилась на большой охапке соломы.

Жирный отпущенник слишком хитёр, чтобы устраивать подобные проводы попавшей в немилость родственнице покровителя. Будь у Беста хоть малейшее подозрение в том, что Ника вызвала неудовольствие регистора Трениума, он бы ограничился гораздо более формальным прощанием.

Дальнейшее поведение управителя только подтвердило её догадку. Толстяк уселся на переднюю лавочку рядом с возницей и по мере сил старался развлечь спутницу, рассказывая занятные истории.

Поскольку отпущенник явно не горел желанием разбрасываться деньгами, в трактир он не пошёл. Повозка остановилась метрах в двухстах от уже знакомого девушке заведения местного общепита, и путники спокойно пообедали прямо на обочине. Раб-возничий, естественно, в сторонке, дабы не мешать управителю настойчиво потчевать племянницу хозяина имения пирогами с сушёными грибами, ветчиной и разведённым вином.

Несмотря на любезность спутника, хорошую погоду, делавшую путешествие лёгким и даже приятным, по мере приближения к столице, казалось бы, исчезнувшая тревога вновь стала напоминать о себе.

Нику опять начали донимать навязчивые вопросы: Зачем она так срочно понадобилась дядюшке, и что там с письмом к императрице? Как Докэста Тарквина отнеслась к её просьбе?

Настроение покровительницы передалось и служанке. Она тихо сидела в углу, нахохлившись, словно воробей в мороз, и нервно теребила край накидки.

Бест, как опытный путешественник, так рассчитал скорость движения, что они оказались у Радла как раз после того, как основная масса скопившихся за день повозок уже въехала на улицы города. Здесь управитель приказал невольнику спешиться и взять ослика под уздцы, а сам, тревожно оглядываясь, извлёк откуда-то короткую, окованную железными полосами дубинку, из чего девушка сделала вывод, что даже интенсивное движение гужевого транспорта не мешает ворам и грабителям отчуждать лежащую на повозках собственность в свою пользу. Улучив момент, она извлекла из ножен за спиной кинжал и прикрыла его полой накидки.

Чуть отодвинув край прикрывавшей вход занавески, Ника напряжённо следила за проплывавшими мимо тёмными громадами домов.

То и дело встречались короткие обозы, сопровождаемые группами вооружённых дубинками и мечами факельщиков. Кричали, ничуть не заботясь о покое горожан, возчики и грузчики, ревели невольные ослы с волами, звонко грохотали по камням деревянные колёса.

Девушка с иронией подумала, что у жителей квартир, чьи окна выходят на столь оживлённую улицу, очень крепкие нервы, иначе им ни за что не уснуть под такую какофонию.

Шум доносился даже до кварталов особняков, хотя здесь он уже не резал уши, теряясь среди высоких, глухих стен, где сгустившуюся тьму пытались разогнать лишь горевшие у каждых ворот факелы, позволявшие запоздалым путникам отыскать нужный дом.

То ли на Нику так повлияла мрачная пустота улиц, то ли давала о себе знать нарастающая тревога, только ей стало казаться, что едут они как-то уж слишком долго. Она уже начинала беспокоиться: не завёз ли её Бест куда-нибудь в другое место?

Но фургон внезапно остановился и толстяк, бодро спрыгнув на мостовую, провозгласил:

— Приехали, госпожа Юлиса.

Когда девушка выбралась из повозки, калитка в воротах распахнулась, и знакомый широкоплечий раб в кожаном панцире склонился перед племянницей в почтительном поклоне.

— Здравствуйте, госпожа Юлиса.

Благосклонно кивнув, та приказала:

— Помоги моей служанке, Янкорь.

— Слушаюсь, госпожа, — с готовностью прогудел раб.

Не глядя на него и чувствуя, как внутри всё сжалось, словно перед схваткой, она решительно шагнула в тёмную прихожую, из которой, благодаря раздвинутому занавесу, открывался вид на передний внутренний дворик.

Масляный светильник на парадном хозяйском столе освещал довольную физиономию развалившегося в кресле регистора Трениума и сидевшего напротив молодого мужчину, лет тридцати, чем-то неуловимо напоминавшего владельца дома.

— Хвала богам, вы наконец-то приехали, госпожа Юлиса! — вскричал дядюшка, едва падавший сквозь прямоугольное отверстие в крыше лунный свет озарил озабоченное лицо племянницы. — А то я уже думал, что этот негодник Бест захотел оставить вас в имении ещё на пару дней.

— Как можно, господин Септис! — обиженным голосом возопил шагавший позади Ники управитель. — Бессмертные боги свидетели: все ваши повеления я выполняю точно и в срок.

— Знаю, знаю, — рассмеялся покровитель, приказав. — Отправляйся к Ирбену. Завтра утром придёшь. Да посмотри, чем этот мошенник осла кормит! Может, из-за гнилого овса его тогда понос прошиб?

— Прослежу, господин Септис, клянусь Гиппией! — заверил отпущенник, пятясь к прихожей. — А если что, сам ему рёбра пересчитаю!

— Ступай, мне надо с госпожой Юлисой поговорить, — обернулся регистор Трениума к Нике, застывшей в трёх шагах от стола и гадавшей: кто этот более чем прилично одетый незнакомец?

— Вот, — разрешил сомнения племянницы дядюшка. — Это мой сын — Лептид Септис Сенс. Они с женой гостили у её родителей в Преграме и только три дня как вернулись в Радл.

— Рада познакомиться с вами, господин Септис, — поклонилась девушка стараясь улыбаться как можно благожелательнее.

Но на хорошо различимом в тусклом свете масляного фонаря лице старшего отпрыска хозяина дома застыло выражение такого равнодушия и скуки, что Нике стало даже как-то обидно: "Ему, что совсем неинтересно: ни кто я такая, ни откуда взялась? Или он по жизни тормоз?"

— Я тоже рад, госпожа Юлиса, — небрежно, словно невольнице, кивнул Лептид. — Хвала богам, хранившим вас в такой дальней дороге.

"Да он мне не верит! — догадалась девушка, ибо не нашла иного объяснения ни брезгливо опущенным кончикам губ, ни подчёркнуто холодному, почти насмешливому тону. — Небось считает, что наглая самозванка втёрлась в доверие к наивным родителям".

— Всё в руках небожителей, господин Септис, — улыбнулась она одними губами. — Но я им благодарна за то, что обрела семью.

И демонстративно теряя интерес к собеседнику, поинтересовалась у довольно ухмылявшегося дядюшки:

— Почему вы вызвали меня так срочно, господин Септис?

— Простите, что не дал вам отдохнуть, госпожа Юлиса, — с наигранным сожаление вздохнул регистор Трениума. — У нас с вами ещё много дел. Вот выйдете замуж и сможете спокойно насладиться жизнью. А пока увы…

Он развёл руками и тут же сделался пугающе-серьёзным.

— Как я и думал, едва в Радле узнали о нашем прошении, как о вас сразу же заговорили. История о внучке оклеветанного сенатора Юлиса вызвала всеобщий интерес. Госпожа Лукста Дарция Писа, супруга регистора Фиденария, приглашает вас с госпожой Пласдой на церемонию поклонения Великой богини…

Наставник рассказывал Нике, что так иногда называют Нону — богиню домашнего очага и супругу Питра-громовержца. Вот только он не упоминал о каких-то особенных ритуалах.

Поскольку собеседница и не думала скрывать своё недоумение, дядюшка счёл уместным пояснить:

— Ну, это что-то женское. Подробности спросишь у тёти. Главное, это большая честь, потому что в доме господина Дарция соберутся жёны многих влиятельных людей. Сенаторов, аристократов, жрецов. Я слышал: ждут госпожу Нейсу Клавдину — супругу императорского казначея. И мне кажется — это неслучайно.

— Понимаю, господин Септис, — чуть поклонилась племянница. — Постараюсь произвести на них самое благоприятное впечатление.

— Я надеюсь на вас, госпожа Юлиса! — напыщенно провозгласил хозяин дома. — Вы должны показать себя достойной внучкой Госпула Юлиса Лура.

— Приложу все усилия, господин Септис! — клятвенно пообещала девушка. — А когда будет церемония?

— Через три дня, — ответил регистор Трениума. — Но к ней надо ещё как-то готовиться. Пласда расскажет.

И добавил, давая понять, что разговор окончен: